Два великих Человека, два Гражданина, две великие Женщины планеты. Которых с нами сегодня нет. Обе были невероятны! Обе наряду с немногими антикоммунистами-мужчинами, Владимиром Буковским, Александром Яковлевым, требовали от руководства новой демократической России учреждения суда над коммунистическим советским режимом, наподобие проведённого над нацистским режимом Германии.
Одной исполнилось бы 73 года, другой - 67 лет.
ГАЛИНА СТАРОВОЙТОВА (17.05.1946 - 20.11. 1998)
Когда в июне 1991 года Ельцина избрали президентом России (пост с непонятными тогда полномочиями), Старовойтова стала одним из ближайших его советников: официально она консультировала его по вопросам межнациональных отношений, неофициально - и по всем остальным, включая состав правительства. В 1992 -м Ельцин всерьёз рассматривал возможность назначения Старовойтовой министром обороны. Назначить на эту должность не просто гражданского человека, но женщину, придерживающуюся почти пацифистских взглядов - это был бы поступок в стиле раннего Ельцина, сигнал, что действительность изменилась до неузнаваемости. Ельцин, однако, назначил Павла Грачёва.
Изменить действительность до неузнаваемости, сделать возврат к прошлому абсолютно невозможным - в этом и заключалась политическая миссия Старовойтовой, радикальная даже по меркам большинства демократов начала 90-х. Она была среди тех, кто готовил суд над КПСС. Она написала законопроект о люстрации. В 1992-м она узнала, что в органах ГБ восстановлены партийные ячейки - в нарушение ельцинского декрета, запретившего деятельность коммунистической партии. В июле 1992-го она публично пыталась привлечь к этому внимание Ельцина, но тот грубо отмахнулся. Карьера Старовойтовой внутри администрации Ельцина закончилась. А сам Ельцин занял отчётливо примирительную позицию по отношению к ностальгирующим по Советской империи силовикам. Уже не как представитель президентской администрации, а в качестве депутата ВС России Старовойтова предприняла героическую попытку протолкнуть законопроект о люстрации - безуспешно (и это неудивительно; идея люстрации не пользовалась популярностью даже в кругах бывших диссидентов).
В 2016 году, в 70-ю годовщину со дня рождения Галины Васильевны, в Петербурге прошла конференция, посвящённая её памяти. Среди выступающих был Юлий Рыбаков, напомнивший о нескольких сюжетах из её политической жизни, в том числе и о законопроекте о люстрации, подготовленном Старовойтовой.
Юлий Рыбаков:
"Однажды весной 1990 года по завершении какого-то публичного мероприятия с её участием (митинга или встречи с избирателями - Галина Васильевна тогда была народным депутатом СССР) к ней подошёл молодой мужчина:
"Я столкнулась с неприметным человеком, который мне сказал:
- Уважаемая Галина Васильевна! Мне очень нравится то, что Вы говорите, и то, что Вы делаете. Мне так хотелось бы Вам чем-то помочь! К сожалению, у меня никаких особенных средств нет. Зато у меня есть машина. Я могу работать у Вас шофёром - возить Вас, куда Вам нужно, на Ваши встречи, по Вашим делам. И Вам не надо ничего мне платить - мне будет достаточно того, что я смогу просто помогать Вам.
Мудрая Галина Васильевна внимательно посмотрела в глаза молодого человека и твёрдо ответила:
- Спасибо, не надо. Я как-нибудь на метро...
Этого человека звали Владимир Путин".
Ненависть к ней зрела с 92 года, когда, вызвав огонь на себя, Галина Старовойтова попыталась убедить Ельцина и тот съезд, на котором коммунисты составляли 87 процентов, в необходимости временного запрета на профессии для лиц, осуществляющих политику тоталитарного режима. С тех пор времени прошло немало, клеветники и невежды уже врут о том, что демократы хотели расправы над рядовыми коммунистами. Но это не так. Вот текст того законопроекта:
«I. Преамбула.
Движение «Демократическая Россия» видит необходимость люстрации в качестве меры, препятствующей реваншу сил, возвращающих сейчас свои властные позиции. Введение этой меры не преследует цели мести за ограничения на профессии, фактически существовавшие в нашем обществе для людей, непричастных к КПСС или ее «вооруженному отряду ВЧК-КГБ». Мы отвергаем также обвинения в призывах к «охоте на ведьм» и в отрицании права на инакомыслие. На самом деле высокопоставленная коммунистическая номенклатура, в том числе и причастная к антиконституционным путчам, практически нигде в России – ни в центре, ни в регионах – не понесла ни моральных, ни материальных потерь, многие из ее деятелей остаются у кормила власти.
В то же время демократы (особенно среди военных), вставшие в 1991 г. на сторону Президента России, на сторону законной власти и продолжения реформ, повсюду в стране шельмуются, нередко подвергаются гонениям и увольнению.
Лицемерно защищаясь от несуществующей «охоты на ведьм», некоторые монстры прежнего режима, причастные к его кровавым преступлениям и далекие от покаяния, готовы и сейчас по первому сигналу продолжить массовые репрессии, неотделимые от практики ленинизма и сталинизма.
Наше общество, интеллигентно называя верных ленинцев и сталинцев инакомыслящей оппозицией, как будто бы больше озабочено их комфортом, чем душевным и материальным состоянием жертв ленинизма и сталинизма – все это, несмотря на широковещательные декларации о возвращении к общечеловеческим ценностям
Неприменение люстрации в 1991 г., после коммунистического путча, недоведение до конца суда над идеологией и практикой коммунистов сделали возможным возникновение крупной парламентской фракции в Государственной Думе России, состоящей из коммунистов, не отмежевавшихся от преступлений своей партии и открыто пропагандирующих сталинизм.
Движение «Демократическая Россия» констатирует отсутствие надежных политических гарантий в нашей стране против возврата к тоталитаризму. Учитывая сказанное, мы выступаем с инициативой разработки закона о люстрации.
II. Основная часть проекта.
1. Категории лиц, подлежащих люстрации
Определенным профессиональным ограничениям на время продолжения переходного периода (на срок в 5-10 лет) в соответствии с этим законом должны подвергаться следующие лица:
а) все бывшие освобожденные секретари партийных, производственных и территориальных организаций КПСС;
б) бывшие первые, вторые и третьи секретари райкомов, горкомов, обкомов и крайкомов КПСС;
в) работники центральных республиканских и союзных комитетов коммунистических партий, действовавших до времени первого Указа Президента России о запрете КПСС (включая секретарей соответствующих ЦК, но за исключением технического персонала).
Перечисленные категории лиц подвергаются профессиональным ограничениям в следующих случаях:
а) если в общем стаже их трудовой деятельности нахождение на указанных должностях в сумме составляет 10 и более лет;
б) если на 21 августа 1991 г. – день подавления коммуно-экстремистского путча – они занимали одну из указанных должностей и не заявили о выходе из КПСС добровольно;
г) действовавшие штатные сотрудники, включая резерв, и давшие подписку о сотрудничестве с органами КГБ, либо работавшие в этих органах на протяжении последних десяти лет перед принятием новой Конституции России (в 1993 году). Ограничения на профессии для активных проводников политики тоталитарного режима не распространяются на лиц, получивших должности в системе представительной или исполнительной власти в результате прямых свободных выборов, как формы волеизъявления народа (если деятельность этих лиц в КПСС и КГБ не скрывалась ими в ходе предвыборной кампании).
2. Сущность люстрации
Под ограничением на профессии для указанных лиц понимается временный запрет для них (на 5 или 10 лет) занимать по назначению или в результате непрямых выборов ответственные должности в территориальной исполнительной власти, начиная с глав администраций районов, городов, областей и вплоть до министров республик и Российской Федерации в целом (включая премьер-министров).
На срок до 10 лет для тех же лиц должна быть запрещена деятельность, связанная с преподаванием в средних и высших учебных заведениях;
на срок до 15 лет – преподавание в военных учебных заведениях и работа в средствах массовой информации.
Другие виды профессиональной деятельности, включая частное предпринимательство или работу в госсекторе, в том числе и на руководящих должностях, не возбраняются».
Как видите, речь шла о временном недопущении к исполнительной власти только номенклатурной элиты режима, тех партийных бонз и палачей, кто мог воспользоваться корпоративными связями и тайными ресурсами для саботажа и реванша. Но, увы, тогда, после победы над путчистами, в интеллигентской, в первую очередь, правозащитной среде эта идея не нашла активной поддержки. И Сергей Ковалёв, и я, и десятки прошедших через репрессии демократов, зная свой народ, испугались волны сведения счетов, которая могла выйти из-под контроля и, как нам казалось, перечеркнуло бы общее движение к свободе. Естественно, были против и те, кто, перекрасившись на скорую руку, мог, при ближайшем рассмотрении, оказаться лишённым возможности остаться у руля. Ельцин, хотя его лично эти меры и не коснулись бы (он вышел из КПСС раньше путча), был категорически против. Проект даже не вынесли на рассмотрение ВС. Несмотря на ту неудачу Галина Васильевна ещё будет готовить, теперь уже для Государственной Думы РФ, этот закон о люстрации. Но её убийство снимет этот вопрос из повестки дня Парламента... Сегодня мне ясно, что, не поддержав Старовойтову, не заставив Президента сделать этот необходимый шаг, мы допустили роковую тогда ошибку. Её результат сегодня - засилье чекистов и бывших партократов на всех ключевых позициях, подавление гражданской активности, отсутствие политической конкуренции, стагнация существующего авторитарного режима. Нам остаётся лишь надеяться, что ошибки прекраснодушных либералов будут наукой для того поколения, которое вернёт нашу страну на столбовую дорогу демократии. Жаль только, что среди них не будет Галины Васильевны Старовойтовой".
ВАЛЕРИЯ НОВОДВОРСКАЯ (17.05.1950 - 12.07. 2014)
По ту сторону отчаяния. Валерия Новодворская. М.: Изд-во "Новости", 1993. (Серия "Время. События. Люди")
"... В 1967
году отец,., положил мне на стол "Один день Ивана Денисовича".
Это входило в джентльменский набор и должно было стать чем-то
вроде похода в консерваторию или Пушкинский музей, куда меня
безжалостно гоняли с 10 лет, пока я не вошла во вкус. Ах,
прекраснодушные интеллигенты! "Ах, декабристы, не будите
Герцена, в России никого нельзя будить!" Эта книга решила все. Не
успела я дочитать последнюю страницу, как мир рухнул. Неделю я
ничего не видела, кроме красного солнца над белой снежной пустыней. "Шаг в сторону - считается побег. Конвой открывает
огонь без предупреждения". Но я не испытала желания повеситься
или бежать в Южную Америку, как мой любимый Овод, которого я
в этом пункте всегда плохо понимала. Теперь я знала, что буду
делать всю оставшуюся жизнь. Решение было принято в 17 лет, и,
если юный Ганнибал поклялся в ненависти к Риму, я поклялась в
ненависти к коммунизму, КГБ и СССР. Вывод был сделан холодно и
безапелляционно: раз при социализме оказались возможными
концлагеря, социализм должен пасть. Из тех скудных исторических
источников о жизни на Западе, которые оказались мне доступны, я
уяснила себе, что там "ЭТОГО" не было. Следовательно, нужно было
"строить" капитализм (представьте себе Павку Корчагина, в воде
по пояс строящего капитализм, а ведь мой стиль был ближе к
Павке Корчагину, чем к Форду). Слава Богу! Моей стране оказалась
нужна еще одна революция. Я кинулась читать Ленина, заглотала
Полное Собрание Сочинений и едва не задохнулась от ярости:
везде были следы жестокости, насилия, лицемерия, компромисса. У
меня не было постепенного прозрения, градации в становлении
взгляда на эти вещи. И Ленин, и Сталин, и коммунизм, и социализм,
и З0-е, и 20-е, и 60-е - все пошло акулам на обед. Середины для меня
быть не могло. Все или ничего! Раз капитализм для них табу,
значит, даешь капитализм! (Как Магнитку или первую линию
метро.) Дальнейшее было просто и ясно: создать кружки, потом
тайные общества, потом партию "нового типа", поднять народ на
восстание против власти (вооруженное, конечно!), свергнуть строй
(прямо по формулировке 70-й статьи) и после революции строить
капитализм, освободив Восточную Европу и угнетенные
республики. План был прямолинейный, как клинок, и прозрачный,
как хрусталь. В возможности его реализации я не сомневалась:
ведь большевики своротили монархию, почему бы нам не
своротить социализм? В 17 лет для человека, черпающего свои
представления о жизни из Римской истории и из Степняка-Кравчинского, невозможного мало. Набредя ощупью на Евангелие,
я самого Иисуса Христа взяла себе в сообщники. Конечно, я ни
тогда, ни сейчас не усвоила ничего относительно смирения и
всепрощения, но я привыкла с тех пор считать Иисуса своим
товарищем по борьбе. Наглость невероятная, но он мне снился и
вопрошал, когда же я начну свои революционные действия по
свержению строя. Конечно, мое христианство было сродни
христианству Желябова и Верочки Фигнер, но кто сказал, что оно
хуже канонического? По- моему, Хлодвиг, который при знакомстве
с историей, случившейся на Голгофе, воскликнул, что никогда бы не позволил совершиться казни, окажись он на месте со своей
дружиной, понял самое сокровенное в этом учении. И зря
крестивший его епископ поражался наивности и
некомпетентности дикаря! Христианство - это вызов, брошенный
миру, это попытка поднять людей до звездных сфер, до тайны
человечности и свободы, а когда оказалось, что рожденные
ползать не могут летать, Иисус швырнул им в лицо свою страшную
смерть, свои пытки, как пощечину. Голгофа была не спасением, а
наказанием мира, и никто не убедит меня в обратном. Я
обратилась за разъяснениями к своему школьному "словеснику",
державшему себя совсем Печориным и вовсе не похожему на
советского учителя, и узнала кое-какие детали о мире, куда меня
закинул Рок. Узнала, что есть Самиздат (одного факта запретности
книги мне хватило бы для решимости свергнуть строй),
прослушала в пересказе пару глав из "В круге первом" ... А главное,
услышала, что я живу в такой страшной стране, что, если бы на нее
упала атомная бомба и убила нас всех, но уничтожила и строй, это
был бы желанный выход...
(Я не любила людей, за исключением тех, кто шел в той
цепочке под красным зимним солнцем Солженицына; но я
научилась любить Россию, когда поняла, что она несчастна.)
Никаких проблем с идентификацией Отечества у меня не было: я
прекрасно понимала, что Украина, Крым, Средняя Азия,
Прибалтика - заграница. Моя Россия была страстотерпицей, она
была бедная, заплаканная, серая, грязная; это была Россия Есенина
и народников, в ней цвела одна только картошка, шли дожди, ее
срочно надо было спасать, и я, основательно проглотив
Ключевского, влюбилась в нее по уши, как Дездемона - за муки, и
понимала, что меня непременно должны задушить из-за моей
непомерной любви, когда я потеряю платок. Школьный литератор
пытался меня образумить, предметно объясняя, что мне пора спать
на гвоздях и тренироваться есть баланду; это только подлило
масла в огонь. Я упорно рвалась на минное поле.
Один чистый и пламенный фанатизм никогда и никого не
доводил до добра. Не довел бы и меня, язычницу, еретичку и
большевичку, если бы, на мое счастье, к моему неистовству не
примешалась темная струя вины.
1968 год грянул как труба
Страшного суда. Когда я увидела реакцию окружающих
интеллигентов, только тогда я поняла, насколько растоптана мая
страна. Они радовались чужой свободе, взлету Чехословакии как
чему-то для них навсегда недостижимому (с оттенком чувства
"пусть хоть кто-то поживет..."). В этой радости было столько
усталой покорности судьбе, что становилось жутко. С каким
ужасом я читала все "последние предупреждения" Дубчеку!
Вторжение было селекцией. Все вокруг разделились на два лагеря:
одобряющих н негодующих. Первые становились навеки чужими,
вторые были свои. Конечно, это было мое впечатление: не у всех на
этом сломалась жизнь. Когда ухаживающий за мной мальчик с
телевидения что-то сказал мне насчет "консолидации нашего
общества после Чехословакии", я вырвала руку прямо на улице и
ушла и никогда больше не отвечала на его звонки. Мои планы из
области теории становились насущными. Зло не относилось к
области сталинских преданий, не упокоилось в колымской земле,
оно и сегодня терзало, ломало хребет, казнило и мучило тех, кто
дерзнул быть свободными. "Так жить нельзя" - не вообще кому-то,
а мне лично нельзя жить, потому что это мои танки, - этого хватило на то, чтобы все время, оставшееся до моего ареста (с
небольшим год), я провела, как на сковородке в аду, угрызаясь
денно а нощно, проклиная себя. За каждый кусок и каждый глоток,
за каждый лишний день, проведенный не в тюрьме, Прага
преследовала меня, как наваждение... В
августе, в 20-х числах, меня не было в Москве, и на свою Сенатскую
площадь я безнадежно опоздала: семерка диссидентов вышла на
Красную площадь без меня. Впрочем, будь я в Москве, они вряд ли
меня бы позвали, и не потому, что не знали (хотя и это тоже), но
еще и потому, что мое революционное настроение не вызвало бы
одобрения не у Павла Литвинова, ни у Ларисы Богораз. Мы не
поняли друг друга даже в восьмидесятые, не то что в
шестидесятые... Мое
стремление делать оргвыводы (Карфаген должен быть разрушен)
очень раздражало старшую диссидентскую генерацию...
В августе 1968 года я стала
настоящим врагом государства, армии, флота, ВВС, партии,
Варшавского блока. Я ходила по улицам, как подпольщик на
оккупированной территории. Именно тогда я решила, что за все
эти дела (про Будапешт я тоже успела узнать) есть только одна
мера наказания - разрушение государства. И сегодня, когда оно
полуразрушено и лежит в крови и пыли, когда гибель его вместе со
всем народом кажется весьма вероятной, во мне нет ни жалости, ни
раскаяния. Да сгинет день, в который СССР родился! Пусть он
станет нам всем братской могилой, но не вернется с кладбища
ночью, как вурдалак, чтобы сосать кровь у еще живых, в СССР не
бывших - или недолго пробывших и, как Балтия, имеющих шансы
спастись...
Обеих нет. Ушлись. В разное время. У меня есть странный, не особо выдающийся стих; по-моему, я о об этом уже когда-то говорил, который я посвятил нашим либералам, имена которых переписал в преамбуле. Кстати, один из них, Анатолий Чубайс, скурвился, перешёл в сислибы, стал активным пособником российского фашизма. Среди трёх-четырёх имён стояли и имена живых именинниц. Стих датирован октябрём 1998-го. 20 ноября 1998 года была расстреляна Галина Васильевна...
ШАНС
Моим добротворящим современникам
и всем немногочисленным их в России сторонникам,
для кого либерализм, определяя образ мыслей
и логику поступков, стал естественным инструментом
содержания души своей в чистоте
В край холопский заживо заброшен
Ты судьбой, но выжил в темноте,
Недобром и вымыслом обложен,
Названный лазутчиком извне.
И, судим невеждами, не станешь
Их судить - ты здесь, чтоб доказать:
Лак алмазом вспыхнуть не заставишь -
С коммунистом свет не увидать.
Нераскаян, загнан, он сегодня
В каждом своей долею саднит,
Пропадём в проломах преисподней,
Если переполнимся обид.
Где поступком разум верховодит,
Ставятся империи там Зла.
Ведь Добро в премьерах только ходит
Там, где возвышается душа.
Косит Зло ростки, что устремились
Выше прагматичного ума.
Но в земле, в которой мы родились,
Шанс дан жить по правилам Добра.
Странный стих. Реквием под шанс моей либеральной России.
Удивительно, но мои родители тоже выкладывали мне на стол номер "Роман-газеты" с "Одним днём Ивана Денисовича" - на большой деревянный двухтумбовый стол в детской, с врезанными в его плоскости столешницы местами под чернильницы и перьевые ручки. Очевидно, такие внешкольные чтения таких произведений были популярны в интеллигентских семьях брежневского безвременья. На иных столах иных семей бывало случалось набрести и совсем на "растленные" вещи - от "Ардисов" и "Посевов". Столы были, столов было много, столы читались - настолько много и хорошо, что с приходом гласности без труда привелось в состояние трупа главное зло планеты 20 века. Но не провалилось под землю и не было похоронено, не было проклято. В надобности прибраться за собой не было поставлено даже задачи. Смешно, казалось бы, очевидные вещи, элементарная гигиена. Увы, на это в 1990-х далеко не у всякого умного ума хватило.
"КАРФАГЕН ДОЛЖЕН БЫТЬ РАЗРУШЕН".
ПОХОРОНЕН.
ПРОКЛЯТ.
Не сомневаюсь, что так и будет. Вопрос времени. Ошибки прекраснодушных либералов становятся наукой для сегодняшнего поколения, которое берётся сделать то, что не сделали мы - вырвать нашу страну из лап тоталитаризма, мракобесия. В чекистской глухомани, в моногородах типа Тагила, Новоуральска, этого ощущения нет - здесь карфаген заставляет рядами заводных карфагенян все пространства улиц, счастливо марширующих в урочный час свою победу.
Но - Екатеринбрг! Да здравствует Екатеринбург! Свободный, интеллигентный город Екатеринбург! Всегда, бывая на его гражданских акциях, я слышу раскатистое: ЛЮСТ-РА-ЦИ-Я! ЛЮСТ-РА-ЦИ-Я! Как здесь отчётливо видно, как гадина мандражится. Особенно в эти майские несказочные дни.
Победа будет за Нами!
